17 января сего, 2014 года исполняется 300 лет со дня рождения женщины,
которая навсегда останется одной из самых светлых личностей российской истории.
Княгиня Наталья Борисовна Долгорукая. В монашестве Нектария. Первая русская
женщина, оставившая «Своеручные записки». Она воспета двумя русскими поэтами
Рылеевым и Козловым, не забыта Некрасовым. За что ей такая честь? Исторические
думы К.Ф. Рылеева призывали сограждан подражать доблести и подвигам предков,
среди которых он помещает трёх героинь: княгиню Ольгу, жену князя Владимира
Святого Рогнеду и Наталью Долгорукую. Слепой поэт И.И. Козлов восхищался
величием женской души, готовностью к самопожертвованию и беззаветной силой любви
Долгорукой. В поэме Н.А. Некрасова «Русские женщины», посвященной женам
декабристов, есть строки:
Пускай долговечнее мрамор могил,
Чем крест деревянный в пустыне,
Но мир Долгорукой ещё не забыл…
Так оно и есть. Изданы «Своеручные
записки» княгини Натальи Борисовны Долгорукой, в сборниках и Интернете вы
найдёте посвященные ей статьи, она является одной из героинь романа В.С. Пикуля
«Слово и дело». О ней хочется говорить и писать, снова и снова, особенно
теперь, когда прочные брачные союзы «до самой смерти» столь редки. Да, не удивляйтесь,
наша героиня только жена и мать.
Первая
счастливица в свете
 |
Портрет графини Натальи Борисовны Шереметевой, в замужестве княгини Долгорукой |
Графиня Наталья Шереметева родилась и выросла в одном из самых знатных и
богатых домов России. Шереметевы – древний боярский род, имевший общие корни с
царской фамилией Романовых. Отец Натальи – знаменитый фельдмаршал граф Борис
Петрович Шереметев, соратник Петра I, высоко
чтившего его за честность и ратные таланты. Мать, Анна Петровна, в девичестве
носила фамилию Салтыкова, в первом браке была за царским дядей Львом Кирилловичем
Нарышкиным, вторично выдана замуж самим Петром за пожилого фельдмаршала
Шереметева. Семья жила счастливо. В старости фельдмаршал породил с молодой
женой пятерых детей и скончался, когда его наследнику Петру было всего шесть
лет, а дочери Наташеньке пять. Оставшись вторично вдовой, графиня Анна Петровна
проявила необыкновенную твёрдость духа, воспитывая детей и управляя огромным
майоратом. Вся любовь матери сосредоточилась на Наташе. Она особенно радела об
образовании дочери, чтоб из неё вышла редкая женщина, и дочь была исключительно
привязана к ней. «Я росла при вдовствующей матери моей во всяком довольстве,
которая старалась о воспитании моём, чтобы ничего не упустить в науках, и все
возможности употребляла, чтоб мне умножить достоинств» 1, - рассказывает Наталья Борисовна в своих «Записках». Девочка
росла весёлая и счастливая, пока не пришла первая страшная беда. Мать
скоропостижно умерла, когда ей было 14 лет, от горячки. Но юная графиня уже
научилась ценить потерю того, что действительно ценно. Она осталась круглой сиротой, со старшим братом, на
год её старше, Петром Борисовичем, который стал господином всему дому. Кроме
старшего брата было ещё трое «маленьких» - Сергей, Вера и Екатерина. Тяжелее
всех переносила внезапную кончину «маменьки любезной» Наталья, но как она не плакала, не воротила, ни слезами, ни рыданием мать. Тогда, пишет она, «пришло
на меня высокоумие, вздумала себя сохранить от излишнего гуляния, чтоб мне чего
не понести какого поносного слова – тогда очень наблюдали честь». И решила юная
девушка добровольно затвориться от всех удовольствий света и предаться чтению и
занятиям наукой. «Я свою молодость пленила разумом, удерживала на время свои
желания в рассуждении того, что ещё будет время к моему удовольствию, заранее
приучала себя к скуке». Так богатая наследница и пропала с глаз высшего света и
женихов, коими, как она пишет, «была очень сщастлива», почти на два года. Но
время-то движется вперёд, а тогда выходили замуж рано, лет в четырнадцать,
пятнадцать. Затворничеством Натальюшки начали тяготиться младшие сестры и
старший брат. И Наташе пришлось пообещать им, в наступившем сезоне непременно появиться
в высшем свете.
А на дворе - поздняя осень 1729 года.
Шумит, бурлит златоглавая Москва! Дело идёт к обручению и свадьбе юного императора
Петра II. Только не по любви женится сын убиенного отцом
царевича Алексея. Шепчутся, что завлечен в этот брак государь интригами своих
любимцев, князей Долгоруких, отца и сына. Что невеста его, молодая княжна
Долгорукая любит венского атташе, красавца Альберта Миллезимо, но по безмерному
честолюбию позволила она родне уговорить себя. Попался в брачные сети юный Пётр
Алексеевич, теперь уж не вывернется. Конечно, многие шептались и о том, что император
взял с товарища своего, Ивана Долгорукого, крепкое слово, что и он тоже обязан
жениться. «Не мне одному, Ванюша, маяться с женой, женись и ты со мной вместе».
Вот какая закрутилась при Дворе брачная интрига. Долгорукие рвались к власти, и
оставался до неё всего шаг. Князю Ивану Алексеевичу, шалопаю и оболтусу 21 года
от роду и так уже было море по колено. О нём говорили: «Вот что значит, дошёл
до такого градуса человек, что всё можно».
 |
Портрет князя Ивана Алексеевича Долгорукого |
Князь Иван Долгорукий, будучи на семь лет
старше Петра II, завоевал дружбу маленького
царевича весёлым характером и озорством. Английский резидент Клавдий Рондо,
сообщая о нём в Лондон, писал, что молодой фаворит «день и ночь с царём,
неизменный участник всех – очень часто разгульных – похождений императора». При
попустительстве своего дядьки, отца фаворита и самого Ивана, Пётр бросил
учиться, совершенно не вникал в государственные дела и постепенно дичал,
проводя время на охоте. С весны 1728 года Долгорукие увозили императора в леса,
где он и оставался подолгу, гоняясь за зайцами и волками.
 |
Портрет императора Петра II |
 |
Портрет княжны Екатерины Алексеевны Долгорукой, невесты Петра II |
Пользуясь покровительством царя, фаворит не
знал меры своему собственному удовольствию, да, чего там уж скрывать-то - разгулу
и разврату. Он носился по Москве, окруженный драгунами и сомнительными
друзьями, врывался по ночам в дома, где устраивал дебоши, избивал хозяев. Была
у него и постоянная любовница, жена князя Никиты Трубецкого, Анастасия
Гавриловна, дочь канцлера Головкина. Знатное общество унижалось перед дерзким юным
вельможей. Митрополит новгородский Феофан Прокопович называл его человеком
«злодерзостным», который «сам на лошадях, окружен драгунами часто по всему
городу необычайным стремлением как изумленный скакал, но и по ночам в частные
дома вскакивал, гость досадный и страшный». Некий современник поддерживает
преподобного Феофана: «можно сказать, что честь женская не менее была в
безопасности тогда в России, как от турков во взятом граде».
Иван не мешал отцу и дядьям сводить с юным
царём сестру, любящую другого, но когда свадьба, нагло подстроенная кланом
Долгоруких, была уже не за горами, он одумался, стал жалеть юного Петра, но уже
поздно было мешать сплетённой ловко интриге. Разве что, за компанию с загнанным
в угол малолетним Петром Алексеевичем, жениться самому. Так вот какой женишок
начал брачную охоту на знатных и богатых невест столицы, когда сама невинность,
графиня Наташа Шереметева, решила наконец-то появиться при дворе. К счастью,
или наоборот, молодой фаворит Петра
князь Долгорукий был уже достаточно опытен, чтобы отличить золото от того,
что просто блестит.
Надо, однако, заметить, что героиня наша никакого знакомства с Иваном
Долгоруким не имела. Она утверждает это в «Своеручных записках» и надо верить
сказанному ею. Хотя, может, что-то и слышала Натальюшка, но она выросла в семье
исключительно порядочной, да она просто не представляла себе до конца
развращенность царского любимца. Может, она даже и видела его издали
когда-нибудь, несущегося на лихом коне, и перед ней воочию возникал образ
старомосковского повесы: разудал добрый молодец, из князей князь. Но увидеть,
не означает свести знакомство.
Словом, графиня Наташа Шереметева ещё не
ведала, не гадала, что любовь уже стучится в её дверь. Князь Иван мог заметить
её на балу в честь именин царской невесты, своей сестры Екатерины. Мог и просто наугад заехать посвататься,
привлеченный знатностью и богатством графини Шереметевой. Как в романе В.
Пикуля: надоело с чертями водиться, поедем к ангелам. И сходу, страстно
влюбился беспутный князь Иван в целомудренную Наташу. С первого взгляда, что
нередко случается с пресыщенными распутниками, но и она «ответствовала ему»,
полюбила его очень. Молода была графинюшка, никто не ухаживал за ней по всем
правилам, льстило ей внимание такого великого вельможи. Предложение руки и
сердца было с восторгом принято девушкой и её родней. И как тут не радоваться? Статус
её взлетает до небес! Как и статус всего семейства Шереметевых. После замужества,
Наташа станет первой дамой в империи, после государя и государыни. К тому же,
они влюблены и, значит, «союз любви будет до смерти неразрывным». И вот Москва
готовится сразу к двум помолвкам и двум свадьбам. Со стороны клана Долгоруких
брак Ивана с Натальей, как и брак государя с княжной Екатериной – хорошо обдуманная
интрига. Во-первых, фаворит царя получит огромное приданое, которое дают за
Натальей, во-вторых, ангельски чистая, строгая, образованная жена поможет ему
восстановить ужасную репутацию, заставить забыть дурную славу.
Накануне Рождества 1729 года в доме
Шереметевых совершился обряд обручения князя Ивана и Наташи. На сговоре
присутствовал Пётр II с невестой, вся императорская
фамилия и высшая знать. Жених надел на пальчик рдеющей невесты перстень с
гранатами и жемчугами, стоимостью в шесть тысяч рублей, она в ответ подарила ему
перстень с изумрудами и алмазами, стоимостью в двенадцать тысяч. «… Правду могу
сказать, редко кому случается видеть такое знатное собрание: вся императорская
фамилия была на нашем сговоре, все чужестранные министры, наши все знатные
господа, весь генералитет… После обручения все его сродники дарили меня очень богатыми
дарами, бриллиантовыми серьгами, часами, табакерками и готовальнями, всякою
галантереею: мои б руки не могли бы всего забрать, когда мне не помогли
принимать. Наши перстни были, которыми обручались, его в двенадцать тысяч, а
мой – в шесть тысяч. Напротив и мой брат жениха моего дарил: шесть пудов серебра,
старинные великие кубки и фляги золоченые…» - рассказывает Наталья Борисовна. Общую
свадьбу императора и его друга решили сыграть 19 января 1730 года.
Весело прошли праздники, Рождество и Новый год.
День двойной свадьбы – государственной радости, стремительно приближался. «Казалось
мне тогда, по моему молодоумию, - пишет Долгорукая, - что это всё прочно и на
целый мой век будет, а того не знала, что в здешнем свете ничево нету прочнова,
а всё на час».
«Ах,
пропала, пропала!»
Прочность счастья не выдержала
и месяца. Никто не предполагал, что грозная беда придёт со стороны царя. Князь
Алексей Григорьевич Долгорукий, царский дядька, проворонил августейшего воспитанника,
не подумал, знать, что государь всего лишь мальчик, почти ребёнок.
Юный государь, чьё здоровье и так было подорвано
излишествами, простудившись на празднике Водосвятия, заболел оспой. Почти две
недели находился он между жизнью и смертью, и Долгорукие, искушенные в
интригах, предчувствуя и свой скорый конец, у царского смертного одра попытались
обвенчать умирающего Петра с княжной Екатериной, но потерпели полную неудачу.
Тогда-то они и ухватились, как народная мудрость говорит, за соломинку. Отец и
дядья царской невесты составили подложную духовную Петра II в пользу Екатерины, и князь Иван преступно подписал
её за умирающего друга. Так как он научился, в шутку, писать под руку Петра и
иной раз подмахивал за него государственные бумаги. Вот и тут подмахнул, конечно,
сдуру и под давлением прожженных старых интриганов, своего отца и дядьёв. Но
всё равно ничего доброго из этого не получилось. Верховный Тайный совет,
собравшийся в ночь смерти императора, предпочел избрать новой императрицей курляндскую
герцогиню Анну Иоанновну, до той поры жившую себе тихо в Митаве, столице
Курляндии и даже не грезившую о престоле. Это была дочь соправителя Петра
Великого, болезненного и скорбного головой царя Ивана Алексеевича, выданная
грозным дядюшкой замуж за курляндского герцога Вильгельма. Юный, тщедушный муж Анны протянул всего месяц после свадьбы, торжественно сыгранной в
Петербурге. Овдовевшая герцогиня, по воле грозного
дядюшки-батюшки Петра, была вынуждена оставаться за границей. Жила бедно,
тускло. При Российском дворе её считали настолько забитой, что решили: ею можно
крутить-вертеть, навязав ей особые условия – кондиции. Звезда Ивана
Долгорукого, калифа на час, стремительно закатилась – и все Долгорукие, как
люди близкие к покойному императору, по обычаю своего времени, поняли – они от
гибели на волоске. Но самая ужасная участь ждала любимца Петра II, жениха юной графини Шереметевой. Однако тогда никто ещё
до конца не представлял всего ужаса – ни родня Наташина, ни она сама.
И вот, как только по Москве, рано утром,
разнеслась весть о кончине Петра II, так сразу многочисленная родня, в ужасной
тревоге за свою участь и также участь невесты пропащего – что уж там говорить - князя
Ивана, съехалась к Шереметевым в хоромы. Наташа ещё спала, а дом уже наполнился
перепуганными родственниками, слуги поспешно убирали в траур залы. А Наташеньку всё боялись
потревожить, да напугать. Наконец и ей донесли о несчастье, постигшем её любимого
жениха. Потрясённая девушка, едва не лишившаяся сознания от такой вести, только
и смогла вымолвить: «Ах, пропала, пропала!». И потом беспрестанно твердила одно
и тоже. Она пишет, что «довольно знала обыкновение своего государства, что все
фавориты после своих государей пропадают. Что было и мне ожидать?» А родственники
принялись убеждать несчастную девушку, что ничего ещё не пропало для неё. Она ведь
только обручена, помолвка – не брак, и её можно расторгнуть и через некоторое
время сделать такую же блестящую партию с другим знатным человеком. Вон,
сколько женихов желает взять за себя богатейшую невесту. Разве что, они не в таких
высоких чинах и не в фаворе. С Долгоруким же следует разорвать всякую связь,
словно с зачумленным. Словом, совет один: отказать жениху, расстроить свадьбу.
А что же сама невеста? Наташа от души
возмутилась таким подлым советом. «Это предложение так мне тяжело было, что
ничего на то не могла ответствовать. Войдите в рассуждение, каково это мне
утешение и честна ли эта совесть, когда он был велик, так я с радостью за него
шла, а когда стал несчастлив, отказать ему? Я такому бессовестному совету согласиться
не могла, а так положила своё намерение, когда сердце одному отдав жить или
умереть вместе, а другому уже нет участия в моей любви». Она любит Иванушку
Долгорукого, а не его чин, любит по велению своего сердца и докажет всему
свету, что в любви своей верна. Девушка наотрез отказалась последовать совету
родни, среди которой были сёстры только что избранной императрицы. Мать
Анны Иоанновны, Прасковья Фёдоровна, была урождённая Салтыкова и приходилась
кузиной матери Натальи. За решением девушки не отказывать несчастному стоит
верность русским традициям и также воспитание, полученное в духе гуманизма и
просвещения. Причем, Наташа вовсе не считала, что совершила нечто, из ряда вон
выходящее. Вечером она приняла жениха, и обрученная пара ещё раз поклялась друг
другу в верности и вечной любви. «К вечеру приехал мой жених ко мне, жалуясь на
своё несчастье… и… плакали оба, и присягали друг другу, что нас ничто не
разлучит, кроме смерти; я готова была с ним хотя все земные пропасти пройти».
Наступили тяжелые времена. Родственники
Наташи, понимая, что её волю не сломить, решили прекратить с нею встречи. Все
друзья тоже отвернулись. Между
тем, в доме Шереметевых случилось большое личное горе: от удара умерла
старенькая бабушка, мать покойной матери, а старший брат после её похорон
заболел оспой. Трое младших детей остались на руках Наташи. По городу же
продолжали ползти страшные слухи о дальнейшей участи Долгоруких. Новая
императрица, которую все считали тихоней, на самом деле обернулась совсем
незнакомым придворным – «иным» ликом - властным и страшным. Она, при поддержке дворянства,
не желавшего усиления клики Голицыных-Долгоруких, разорвала ранее принятые
кондиции и объявила себя самодержицей. Хуже всех от этого пришлось именно
Долгоруким. Их обвинили в стремлении захватить трон и в воровстве, а также в
недосмотре за царём и доведении его до смерти.
Но юная графиня Шереметева продолжала настаивать на своей свадьбе с
князем Иваном. Даже герцогине Мекленбургской, сестре императрицы, за чьей
спиной стояла сама Анна Иоанновна, дерзко ответила, что не имеет такой привычки,
«чтобы сегодня одного любить, а завтра другого». Разъяренная герцогиня отбыла
восвояси, а упрямая невеста опального фаворита на другой день простилась с братьями
и сестрами, уезжая навстречу своей трудной судьбе. Никто из родных не решился
её сопровождать в Горенки, имение князей Долгоруких, где они скрывались от
царского гнева, и где должно было
состояться венчание. И «не с кем было о себе посоветовать», «ни от кого руку
помощи не иметь». Богатейшая невеста прибыла к новой родне «вся расплакана», в
сопровождении двух старых дворянок-вдов, компаньонок покойной бабушки. Словом,
сирота сиротой. 5 апреля 1730 года состоялась скромная свадьба, и надо было
привыкать к новому положению. Ох, знала Натальюшка, что отныне ей придётся быть
самым младшим, самым последним членом рода. Она оказалась в окружении жениховой
родни, людей злых, жадных и склочных. «Брак больше достоин плача, нежели
радости». У князя Ивана, кроме сестры Екатерины было ещё три младших брата и
три сестры. Деверья-завистники, да золовки-колотовки. Как и старшие, они были
жадны, без меры капризы и сварливы. Не смотря на светское воспитание, споры
решались в этой семье бранью и дракой. Не повезло милой Наташе, но она была
ласкова с мужем и всем остальным покорна.
Невольно напрашивается вопрос, что же
двигало этой девушкой, образованной и богатой, перед которой с рождения
открывалась ровная дорога? Можно подумать, что ею двигал каприз избалованной причудницы,
своевольной богачки, какими полно XVIII
столетие. Ведь девушка привыкла, что все её капризы и желания исполняются, а
как живут люди в нужде, она не испытала. Вот жизнь и отомстила потом ей
жестоко. Нет! Решительный поступок графини Шереметевой не был ни прихотью, ни
капризом. Просто Наталья была одарена готовностью к самопожертвованию, вплоть до
полного самоотречения. Такой вот, редкий женский талант достался дочери
благородного Шереметева. И всё-таки, поразительны высокое нравственное сознание
и зрелость ума у столь юной девушки. 17 января 1730 года ей только-только сравнялось 16 лет. В итоге муж Натальи терял
всё: богатство, титул, честь и свободу. Никто не обвинил бы девушку, что она
вняла голосу рассудка и отказалась идти замуж. К тому же, жених был человек
легкомысленный и слабый. Это было известно и понятно всем, за исключение,
вероятно, самой юной невесты, тем не менее, её венчание с князем Иваном было
самоотверженным и мужественным поступком. Ещё больше мужества потребовалось ей
потом.
Уже на следующий день над Долгорукими
разразилась гроза царского гнева. Пришёл указ о ссылке опальной семьи в
пензенскую вотчину, привезённый сенатским секретарём. Надо было собираться в
ссылку, но существовал старый обычай после свадьбы посещать родственников,
принимая поздравления и рассчитывая на покровительство. Наташа с мужем
отправились в Москву. «Поехали к дяде родному, который нас встретил: был ли у
вас сенатский секретарь? У меня был, и велено мне ехать в дальние деревни, жить
до указу. Вот тут и другие дяди съехались, всё то же сказывают. Нет, нет, уже я
вижу, что на это дело нету починки: это мне свадебные конфекты».
На
сборы Долгоруким дали три дня. Юная княгиня, по неопытности, отсылает брату на
сохранение всё своё имущество, оставив немного денег, тулуп мужу, да себе шубу.
«Стала я собираться в дорогу, а как я очень молода была, никуда не езжала и что
в дороге надобно, не знала никаких обстоятельств… Я думала, что мне ничего не
надобно будет и что очень скоро нас воротят. Я только хожу за ним следом, чтоб
из глаз моих куда не ушёл. Один тулуп ему оставила, да себе шубу, да платье
черное, в чем ходила тогда по государе. Брат прислал на дорогу тысячу рублей.
На дорогу вынула четыреста, а то назад отослала; думаю, на что мне так много
денег прожить?» Она не спускает глаз с растерявшегося князя Ивана и ходит за
ним, боится, чтобы «из глаз… никуда не ушел». А Иван-то пьяненький был, расплаканный.
Горько было ему последние месяцы, отец попрекал его, да и колотил, наверное, за
то, что не использовал последние часы императора, не сумел заставить умирающего
подписать духовную в пользу Екатерины. Вот и бродили они по конюшням, да по
псарням, в то время как княгиня и княжны прятали бриллианты. Наташе до них и
дела не было, с недоумением взирала она на это. Святая простота. Ждала она, что
всё-таки родные приедут из Москвы проститься с нею перед дальней дорогой, и с
огорчением вспоминала потом: «Из моей родни никто ко мне не приехал проститься
– или не смели, или не хотели»
С Наташей в изгнание отправились только
верная гувернантка мадам Штрауден, которая с детства находилась при ней и очень
её любила, и горничная Дуняша. «Мне как ни тяжело было, однако принуждена дух
свой стеснять и скрывать свою горесть для мужа милого, ему и так тяжело, что
сам страждет, при том же и меня видеть, что его ради погибаю я. В радостях их
не участница, а в горести им товарищ». «Моё благополучие и веселие долго ли
продолжалось? – философствует она в «Своеручных записках». – Не более, как от
декабря 24 дня (дня обручения с Иваном) по генварь 18 день (день смерти юного
императора). Вот моя обманчивая надежда кончилась. Со мной так случилось, как с
сыном царя Давида Нафаном: лизнул медку, и запришло было умереть. Так и со мною
случилось. За 26 дней благополучных, или сказать радостных, 40 лет по сей день
стражду».
Долгорукие отправились в путь в самую распутицу,
ночевали и в поле, и на болоте, терпели страх от разбойников, нужду, особенно
молодая пара, которую старый князь Долгорукий вскоре объявил отделённой от
остальной семьи. Деньги у молодых скоро кончились, а надо было покупать провизию
и сено лошадям. Только доехали до касимовских имений и устроились там, причем
молодых поселили в сарае у сельского старосты, как появился капитан гвардии с высочайшим указом: Долгоруких,
виновных в смерти юного императора, приказано
сослать в Сибирь, где и держать безвыездно за крепким караулом. «Офицер
объявил, что велено вас под жестоким караулом вести в дальние городы, а куда –
не велено сказывать. Однако свекор мой умилостил офицера и провёл его на жалость;
сказал, что нас везут в Берёзов, который состоит от столицы четыре тысячи вёрст
и больше, и там нас под жестоким караулом содержать, к нам никого не допускать,
ни нас никуда, кроме церкви, переписки ни с кем не иметь, бумаги и чернил не
давать». В этом самом Берёзове недавно скончались, сосланный ими же самими,
Долгорукими, светлейший князь Александр Данилович Меншиков и его дочь, первая
императорская невеста Мария. При этом известии Наталья лишилась чувств и долго
не приходила в себя, перепугав до смерти князя Ивана. «Муж мой очень испугался
и жалел после, что мне сказал правду, боялся, чтоб я не умерла: истинная любовь
его ко мне принудила дух свой стеснить и утаивать эту тоску… Этому причина - всё непорочная любовь, которой я не постыжусь
ни перед богом, ни перед целым светом, потому что он один в сердце моём был;
мне казалось, что он для меня родился, и я для него, и нам друг без друга жить
нельзя. И по сейчас в одном рассуждении, и не тужу, что мой век пропал; но
благодарю бога моего, что он мне дал знать такого человека, который того стоил,
чтоб мне за любовь жизнью своей заплатить». Так начинается долгий тяжёлый путь
в ссылку, унижения, «беспримерные беды», которые старается скрашивать
добросердечный начальник конвоя гвардейский капитан Макшеев. Повезли ссыльных
сушей, а потом водой, потом в кибитках, 300 верст труднопроходимыми горами.
Наташа страдала за двоих: за себя и за мужа и его же ещё подкрепляла. В дороге
она узнала, что беременна. А хуже всего было то, что тяжелые испытания так и не
сплотили Долгоруких, между членами семьи продолжались скандалы, княгиня-мать Прасковья
Юрьевна от горя лишилась ног и языка. Казалось, познали беду полной мерой, ан,
предела испытаний не видно. Всё глубже и глубже погружались несчастные
долгорукие в бездну испытаний.
Надо сказать, что на фамилию Долгоруких
такая беда свалилась совершенно внезапно. Как гром среди ясного неба! Наташа Шереметева
сама избрала тяжкий жребий. С гордостью она рассказывает о том, как утешала и
поддерживала в пути супруга, человека безвольного, топившего свои страдания в
слезах и пьянстве, а вина было взято в дорогу преизрядно, из императорских ещё
погребов. С капитаном Макшеевым в дороге
завелась дружба, но всё когда-нибудь кончается.
По прибытии в Тобольск, капитан Артемий Макшеев
передал ссыльных князей новому начальнику. Смешной и недалёкий, вероятно
выбившийся из солдат, капитан Шарыгин с самого начала стал грубить и унижать
знатных узников, обращаться ко всем им «ты». Начались унижения и оскорбления со
стороны охраны. Гувернантке молодой княгини, как иностранке, запретили
следовать за ней в Берёзов, а Долгоруких лишили почти всех крепостных слуг,
кроме десятерых. Их вотчины перешли в казну, за исключением подмосковных,
причисленных к личному имуществу императрицы. Каждому из заключенных назначили
один рубль в день на содержание. Слугам тоже по рублю. Привычные к комфорту, да
чтобы побольше человек к услугам, княжны уговорили добросердечную Наташу отправить
назад её камеристку Дуню, заменив одной из своих служанок. По сути дела,
молодая Долгорукая оставалась теперь без прислуги, потому что, девушка, взятая взамен
Дуняши, была научена лишь платья мыть, то есть была в хозяйстве Долгоруких
прачкой. Тогда крепостные слуги имели, каждый свою специализацию, а в остальном
уж, извините. Прощаясь, мадам Штрауден отдала воспитаннице все свои сбережения
– 60 рублей, так как денег у молодых не осталось ни полполушки, да позаботилась
убрать для неё помещение на дощанике, чтобы удобнее было плыть до места ссылки:
приготовила постель, велела слугам обить стены сукном, заткнула щели своей
собственной одеждой. Из Тобольска ссыльных отправили по воде на судне –
дощанике, старом, гнилом, как будто выбранном нарочно, чтобы утопить
арестантов. «Командир повёл нас на судно, - вспоминает Долгорукая, - процессия
изрядная была, за нами толпа солдат идёт с ружьём, как за разбойниками. Я уже
шла вниз глаза опустив, не оглядываясь, смотрельщиков премножество по той
улице, где нас ведут. Как мы тогда назывались арестанты, иного имени не было – что
уже в свете этого титула хуже?»
Три недели Долгорукие шли водой к месту
ссылки. Наталья Борисовна рассказывает о долгом пути: «Когда погода тихая, я тогда сижу под окошком в своём чулане,
когда плачу, когда платки мою: вода очень близко, а иногда куплю осетра и на
верёвку его; он со мною рядом плывёт, чтоб не одна я невольница была, и осётр
со мною». Этот бесхитростный рассказ выдаёт в мужественной женщине ребёнка,
обиженную судьбой девочку. Чаще всего бедная беременная княгиня мучилась
головными болями, тошнотой, лежала, без чувств, в закутке, заранее обустроенном
для неё воспитательницей, или на палубе, укрытая шубой. Муж, её «сострадалец»,
сидел рядом. Князь Иван совсем упал духом.
Все члены семьи дрожали, думая, а какие ещё беды стерегут их в пути:
великие ветры, бури, грозы – настоящее свету преставление? И вот однажды угодили
в такую переделку, что чуть было не пропали в страшной пучине.
- Ах, люди добрые, смотрите! – закричал
кто-то из слуг. – Господи Иисусе, земля проваливается в реку вместе с лесом!
С лицами, исполненными ужаса, окаменев,
смотрели ссыльные и их командиры, как свершается нечто невероятное. Такому и
названия не придумаешь! На глазах земля вместе с лесом опустилась на несколько
саженей в реку под страшный шум леса, а судно поднялось кверху на волнах. Потом
всё произошло наоборот: земля поднялась, и судно вместе с водой опустилось,
будто в бездну. Так продолжалось несколько раз.
Чудом только, милосердием Божиим, остались
живы страдальцы.
Почти полгода провели Долгорукие в трудной,
мучительной дороге - с апреля по сентябрь. Холодным утром на высоком берегу
реки постепенно встала перед глазами бревенчатая крепость. В перламутровом небе
заблестел крест над шатровой крышей деревянного храма. С одной стороны - необозримые
леса, с другой – обширные луга, переходящие в топкие болота. Кажется, что
городок Берёзов будто «сидит» посреди большого холодного озера-моря.
- Тоска, - уныло проговорил князь Иван,
обнимая за располневшую талию супругу, и она спиной почувствовала, как он
дрожит, - и умереть не жалко. Вот, значит, где нам придётся жить.
- Да, придётся, - тихо откликнулась
Наталья. – Жить надо.
«Сильнее бедствия земного»
 |
Вид города Берёзова |
Долгоруких поселили в
заполярном Берёзове, основанном в лето 1593-е казаками на левом обрывистом
берегу реки Сосьвы, близ впадения её в Обь. Арестантов заключили в остроге,
поставленном на месте сгоревшего монастыря. Место гиблое, где «зимы месяцев 10
или 8, морозы несносные, ничего не родиться, ни хлеба, никакого фрукту, ниже
капуста. Леса непроходимые да болоты; хлеб привозют водою за тысячу вёрст. До
такого местечка доехали, что ни пить, ни есть, и носить нечева, ничево не
продают, ниже калача». На этом обрываются записки Натальи Борисовны Долгорукой.
О дальнейшей судьбе её и семейства Долгоруких, рассказывают исторические
документы тех времён. Выходить за стены тюрьмы им разрешали, но только в
церковь, да и то под солдатским караулом. Вся семья с прислугой разместилась в четырёх сырых
кельях, но молодым князю и княгине опять-таки не хватило места. Для них
перестроили дровяной сарай. И началась тяжёлая жизнь в Сибири: долгая полярная
ночь, холод десять месяцев в году, из них восемь месяцев люди сидят под снегом,
роют в нем ходы и так навещают друг друга. Слюдяные оконца трескаются от мороза,
затягиваются льдом, так и живут люди до лета. Зато летом солнце печет нещадно,
над болотами и городком поднимаются испарения, нечем дышать. Никаких злаков,
овощей, фруктов не родит вечная мерзлота. Всё необходимое привозят из России:
пуд сахару стоит девять рублей с полтиной, огромные по тем временам деньги. А
на содержание одного узника выдают по одному рублю в день. Знатные узники с
трудом приспосабливались к убогой обстановке – нарам, лавкам, деревянным
ложкам, оловянным стаканам. Но всего хуже складывались отношения между родными.
Долгорукие всё время ссорились, бранились, дрались, припоминая друг другу обиды
и деля остатки былого своего богатства. Заводчиками ссор являлись глава
фамилии, старый князь Алексей Григорьевич и разрушенная императорская невеста
княжна Екатерина. Больше всех доставалось мужу Наташи, князю Ивану, в Берёзове
взявшемуся опять за старое – пьянство и бахвальство своим положением при
покойном государе. Родственники обвиняли князя Ивана всё в том же, что он не
смог, или не захотел, заставить царя составить на смертном одре завещание в
пользу государыни-невесты. Алексей Григорьевич часто избивал пьяного сына.
Княжна Катерина попрекала Наташу тем, что та будто бы гналась за богатством
Долгоруких, выходя за её опального брата. Царская невеста и в несчастье оставалась
гордой, высокомерной, завистливой и злой. Всё кругом дышало ненавистью вокруг
несчастной Наташи, ей, беременной, к тому же, жилось тяжело, но она по-прежнему
льнула к мужу и подкрепляла его в трудную минуту. Хотя это мало помогало. Князь
Иван, как и все слабые натуры, топил горе в вине. Одна только свекровь Прасковья
Юрьевна, любила и жалела невестку, да вот ещё горе - привезённая к месту ссылки едва живой, княгиня-мать,
той же осенью 1729 года, скончалась. Бедные Иван и Наташа остались одни между
двумя монстрами – князем Алексеем Григорьевичем и Екатериной. Жалость к мужу
разрывала сердце юной женщины, но она, однако не плакала, не жаловалась, чтобы
не давать пищи злоязычной золовке Катерине, которая, как догадывалась Наташа,
издеваясь над ней и братом, таким образом скрывает собственную боль и страх. Наташа
не переставала твердить супругу:
- Нам надо попробовать выжить, во что бы то
ни стало, Иванушка!
Наглый капитан Шарыгин, ставший в Берёзове
приставом, всё также тиранил арестантов, отданных на его волю. Только воевода
Бобровский, хороший человек, его жена и служители церкви были добры к семье
павших временщиков.
Шестого апреля 1730 года у Наташи начались
роды. А вокруг неё – одни только немощные старухи, да девицы. Родила она сына,
которого нарекли Михаилом. С его рождением светлые чувства переполняют сердца
молодых Долгоруких. Наташа сама нянчила и кормила младенца: взять кормилицу
правительство не разрешило. Ребёнок рос слабым, и когда его удавалось выходить
от болезни и увидеть на его бледном личике улыбку – вот настоящий повод для
радости. Но следующие роды, ещё более тяжелые для Наташи, издёрганной постоянными
неурядицами, закончились потерей второго сына, которого едва успели окрестить
Борисом и похоронили рядом с княгиней-бабушкой. Между тем, жизнь в остроге для
братьев и сестёр Долгоруких, избалованной «золотой» молодёжи – мука, скандалы и
драки не утихали. Старый князь начал тоже сильно сдавать. Он даже летом сидел,
завернувшись в шубу, перед жаркой печкой и со своего места втравлял молодёжь в
ссоры. Медленно угасая, князь проклинал царицу Анну Иоанновну. Перед смертью он
сказал детям:
- Ну вот, теперь-то вы, чада мои, хватите
горя.
Князь Иван стал главой фамилии, но отвечать
за её благополучие он не мог. Иван бражничал и кутил, его поведение было недостойно
и порочно, но и в этой обстановке его жена проявляла бесценные свойства доброй
души. Ею неизменно двигали любовь и сострадание к спивающемуся мужу. Несмотря
на пьянство, Иван по-доброму относился к жене, с любовью и уважением.
Вокруг князя Ивана сложилась компания друзей, в которую вошли, прежде всего, его
тюремщики – воевода Бобровский и новый пристав майор Петров, позволяющие себе
делать узникам послабления. Общительный Иван привлекал к себе местных
обывателей, казаков, духовных лиц, купцов и разбойного атамана Лихачева.
Лейтенант Дмитрий Овцын, командир судна экспедиции Беринга, делает Берёзов
своей базой и тоже становится приятелем Долгорукого. Княжна Катерина безоглядно
влюбляется в этого красивого молодца и становится его любовницей. Живётся
теперь весело и пьяно. Князь Иван, по доверчивости и под сильным хмелем, принимается
поносить императрицу Анну, её всесильного фаворита Бирона, цесаревну Елизавету
и правительство. За его крамольные речи полагаются дыба и топор, но в
преданности собутыльников он вполне уверен. Он считает, что все они теперь
сибиряки, а это значит – один за всех, все за одного. Всё так и происходит,
пока у княжны Катерины не появляется
новый воздыхатель.
Таможенный подьячий Осип Тишин прибыл в
Берёзов из Тобольска с поручением от начальства. Он легко втёрся в компанию
князя Ивана и стал преследовать гордую разрушенную императорскую невесту,
пытаясь добиться её расположения. Она с возмущением много раз, его волокитство
отвергала, пока подьячий не перешёл от слов к делу. С трудом, вырвавшись из его
лап, княжна Екатерина нажаловалась брату и своему любовнику Овцыну. Причем, её
связь с лейтенантом уже давно переросла в серьёзные отношения жениха и невесты.
Князь Иван кулаками выгнал Тишина из своего дома. Горячий Овцын, с товарищами,
заманив подьячего к себе, крепко избил его, а тот немедленно нажаловался
тобольскому начальству. Он донёс властям о «предерзостных» речах князя Ивана.
Донос этот переслали в Петербург, императрице, а там уже давно искали
возможности окончательно погубить и уничтожить клан Долгоруких. В мае 1738
года, по доносу Тишина в Берёзове учинили сначала тайную проверку. Подосланный
правительством, ласковый капитан Ушаков, втёрся в доверие к князю Ивану, и затем
отбыл, наобещав ссыльным, послабление их участи и чуть ли не – вот это радость-то
- скорую свободу! А уже через два месяца, этот же Ушаков вернулся во главе
воинской команды! По его приказу схватили князя Ивана и заковали в цепи и
колодки. В дальнем углу острога, углубив яму-ледник, сделали сверху накат и в эту-то
«звериную» нору засунули князя Ивана вниз головой. Чтобы уместиться в яме, ему
пришлось согнуться в три погибели. Схватили и посадили под арест всех остальных
Долгоруких, братьев, сестёр и даже прислугу. Облава прошла и в городке. Ушаков
объявил себя верховной властью в Берёзове и арестовал воеводу Бобровского, майора
Петрова, священников, всех друзей князя Ивана и ещё два десятка обывателей, из тех,
кто неосторожно стал свидетелем его крамольных разговоров.
Беременная в третий раз, обезумевшая от
ужаса, Наташа упала к ногам торжествующего Ушакова, но её униженные мольбы были
напрасны. Разум, однако, не оставил княгиню. Она обратилась с мольбой к солдатам, поставленным в карауле на дворе
острога, и те из жалости решили пропускать её по ночам к месту заключения князя
Ивана, чтобы кормить узника, не дать ему умереть с голоду. Их поразила
беззаветная преданность и любовь несчастной молодой женщины. Два следующих
месяца Наташа по ночам пробиралась тайком к «звериной» яме на свидания с
дорогим страдальцем. Она жила этими, может быть, последними, встречами.
 |
Наталья Борисовна тайком навещает мужа, заключенного в землянке - "звериной яме" |
Однажды
ночью в острог опять ворвался Ушаков с командой. Землянку раскатали и выволокли
оттуда тело, вероятно, оглушенного, узника – грязное, руки и ноги волочились по
земле. Наташу оттолкнули прочь, точно собаку. Напрасно она из последних сил боролась
с тюремщиками: кричала криком, рвала на себе волосы, её голос – это глас вопиющего
в пустыне! «Что я делала? Кричала, билась, волосы на себе драла. Кто ни попадёт
навстречу, прошу со слезами: «Помилуйте, когда вы христиане, дайте только
взглянуть на него, проститься с ним!» Не было милосердного человека, кто бы
словами меня утешил, а только взяли меня и посадили в темницу, и часового примкнувши
штык, поставили». Да, Наталью тоже схватили и бросили одинёшеньку в острог,
приставив караул, а её деверей, золовок и прислугу, уже угнали на пристань.
Этой же ночью от пристани отошли струги, увозя в Тобольск под крепкой охраной,
всех заключенных. Молодая княгиня Долгорукая, больная от горя, в полной
безвестности, беременная на сносях, так и осталась под караулом. Семилетний
Миша был предоставлен сам себе. Мальчик бегал один по тюремному двору,
высматривая свою матушку в грязное оконце. В тюрьме Наталья родила сына Дмитрия
и там же нянчила его в ужасных условиях, ничего не ведая о судьбе мужа.
Страшный
конец
на Скудельничьем поле
на Скудельничьем поле
В Тобольске князя Ивана
бросили в одиночную камеру и учинили ему розыск. На первых допросах он
запирался, но изнуренный содержанием в «звериной» яме, разлученный с женой,
жестоко пытаемый, скоро сломался и не мудрено. Его содержали в сырой тюрьме, в
ножных и ручных кандалах, прикованного к стене цепью, и это унесло последние его
силы. К нему применяли изощренные пытки огнём и на дыбе, не давали спать, так
он и впал в нервное раздражение, близкое к умопомешательству и выдал тайну, о
которой никому не было известно, кроме покойного отца, дядьёв, да ещё берёзовского
священника, которому он исповедался однажды, в минуту слабости – тайну о
подложной духовной Петра II. Тайну,
которая лежала на его душе тяжким гнётом! Это и послужило поводом для
серьёзного политического дела, так как прежде особых свидетельств о преступных
замыслах и действиях Долгоруких против императрицы не находилось. Ничего, кроме
разговоров по пьяной лавочке. Тобольская экспедиция заработала с особым
размахом. Число дел, заведённых на опасных преступников, достигло полусотни.
Майора Петрова приговорили к смертной казни отсечением головы за преступное
попустительство государственным преступникам, отданным под его присмотр, и привели
этот приговор в исполнение летом 1739 года. Всех остальных друзей князя Ивана
сослали в разные уголки Сибири. Самого главного преступника перевезли в
Шлиссельбург и снова приковали к стене цепью. Туда же в начале 1739 года доставили
оговоренных Иваном дядьев, князей Василия Лукича, Сергея и Ивана Григорьевичей Долгоруких.
Инквизицией над ними заправляли Андрей Иванович Ушаков, страшный начальник
Тайной канцелярии и, вероятно, родственник того капитана Фёдора Ушакова,
состряпавшего ложный донос в столицу после того, как он обманом вошёл в
Берёзове в доверие к князю Ивану, чей ум давно был помрачен алкоголем. Вместе с Ушаковым делом Долгоруких занимался
хитроумный вице-канцлер Остерман. За спинами этих двоих стояла целая толпа
недоброжелателей. Униженных и оскорбленных бывших временщиков снова жестко пытали.
31 октября 1739 года было созвано генеральное собрание для суда над
Долгорукими. В тот же день был вынесен приговор: князя Ивана Алексеевича
колесовать, а затем отсечь ему голову. Князьям Василию Лукичу, Сергею и Ивану
Григорьевичам отсечь головы. В последний момент «жалостливая» императрица заменила
колесование для Ивана четвертованием. Разница в том, что на колесе умирают
медленной смертью, в этом и состояла милость. Казнь была совершена под Великим
Новгородом, на Скудельничьем поле - кладбище, месте захоронения преступников и
бродяг – 8 ноября 1739 года. В этот страшный день князь Иван держался
мужественно, не дрожал перед палачами. Его последние мысли и молитвы были о
несчастной жене и детях. Когда пришла его очередь, князь Иван с истинно русским
мужеством, прошёл мимо тел казнённых родственников к орудию своей пытки. Пока палачи
привязывал его к кресту из брёвен, он горячо молился Богу. Вот палач поднял и
опустил топор – падает правая рука князя Ивана. И тут же разносится его крик:
«Благодарю тя, Господи!». – Палач отделил левую ногу страдальца: «Яко сподобил
мя еси…», - хрипит, корчась в агонии, князь Иван. – Отрубили левую руку: «…
познать тя», - истекая кровью, едва шевелит несчастный окровавленными губами.
Правую ногу отняли, когда боль, скорее всего, уже не тревожила угасающие
чувства князя. После этого отрубили ему голову. Ужасной своей смертью и
героической стойкостью князь Иван с лихвой искупил грехи молодости. Его рубили
на куски, а он благодарил Бога.
Братьям князя Ивана, Николаю, Алексею и
Александру, была оказана милость – их били кнутом и сослали, кого в каторжные
работы, кого в матросы. Младшему, Александру, урезали язык, за то, что он по
молодости и слабости к вину, во время следствия наговорил лишка. Он хотел
покончить с собой в Тобольске, схватив ненароком отложенный солдатом нож, да не
успел, только распорол себе живот. По возвращении из Сибири, живя в Москве, этот младший отпрыск фамилии
носил прозвище «князь с поротым брюхом». Сестёр разослали по сибирским
монастырям. Бывшую императорскую невесту сначала заключили в томском
Рождественском монастыре, а затем в новгородском Горицком, в келье-тюрьме, где
она продолжала выказывать гордость и силу духа. За непочтение к какому-то
чиновнику замуровали единственное окошечко её кельи. Когда прислуга-келейница
нагрубила ей, замахнувшись четками, Екатерина сказала ей: «Уважай свет и во
тьме, я княжна, а ты холопка».
Запертая в берёзовском остроге,
Наташа ничего не знала о судьбе мужа. Она прожила вместе с ним в Сибири 8 лет,
и вот осталась одна с двумя маленькими сыновьями. Её продолжали держать в тюрьме
с младенцем Митей, предоставив семилетнего Мишу на милость солдат, пока не появился
добровольный освободитель узницы, в лице
иноземного ученого астронома Делиля. Астроном прибыл в Берёзов наблюдать
солнечное затмение. Возмущенный до глубины души жутким обращением с несчастной княгиней
Долгорукой, ученый приказал новому коменданту её освободить и настоял, чтобы
она написала прошение императрице, чтобы вымолила разрешение отпустить её в
Москву. Наталья Борисовна так и сделала. Она просила, что, если муж её жив, не
разлучать с ним, а если не жив, то разрешить ей постричься в монахини. Поведать
о судьбе князя Ивана Делиль не мог, потому что выехал из Петербурга задолго до
суда над Долгорукими. Астроном взялся лично передать прошение императрице, и в
следующем году пришёл ответ: Анна Иоанновна распорядилась возвратить княгиню Долгорукую
из ссылки к брату, Петру Борисовичу, в Москву вместе с малолетними сыновьями. И при этом, ни слова не было сказано о судьбе
князя Ивана.
Наталья Борисовна вернулась в Москву из
ссылки, где она провела почти 11 лет, как раз в день смерти Анны Иоанновны, 17
октября 1740 года. Вернулась обездоленной вдовой с двумя малыми ребятами. Её никто
не ждал, у неё не было ни друзей, ни средств к существованию. И вот, бедно
одетая, почти как крестьянка, но с гордым лицом и благородной повадкой,
женщина, в которой трудно признать дочь фельдмаршала и жену князя, с двумя
своими детьми, вошла в ворота роскошного особняка графа Петра Борисовича Шереметева.
Великая
страдалица
Брат встретил Наталью Борисовну неласково и
предложил ей с детьми тотчас же уезжать в подмосковную деревню. Он поражен был тем,
что сестра его до сих пор не ведает о своём вдовстве. Граф неохотно сообщил ей
о казни мужа и его дядьёв, но утаил самую жуткую правду – о казни Ивана четвертованием.
Наталье Борисовне ничего не осталось, как подчиниться неласковому брату, она и
сама желала укрыться с детьми в деревне. О, если бы не дети, то лежал бы её
путь сейчас в монастырь! Хотя ей не было ещё 27 лет, душа её выжжена,
опустошена страданиями долгой ссылки. А когда узнала, в каких страшных мучениях
окончил жизнь её «сострадалец», оборвалась и её собственная жизнь – ничто
больше не радовало. И начинать жизнь заново нельзя, да она не могла и помыслить
о таком духовном предательстве.
Достоин ли был несчастный князь Иван
Алексеевич такой жертвы? Тут дело не в достоинстве, а в чистоте и непорочности
любви его супруги. Девочкой она сумела разглядеть в беспутном молодом вельможе
человека и полюбила его беззаветно, пошла за ним безоглядно в ссылку, а, если б
понадобилось, то б и на плаху. Они прожили вместе отмеренные им годы, и всё это
время были самыми близкими и дорогими друг другу людьми. Князь Иван и в
слабости своей, и пьянстве, не мог не оценить жертвы, которые принесла жена на
алтарь их семейной жизни. Правда, неизвестно, как могла бы сложиться судьба
Натальи Борисовны, если бы они дожили до кончины их гонительницы Анны и
благополучно возвратились из ссылки. Не вспыхнули бы опять страстишки её
супруга, не возжелал бы он догулять «недогулянное»? Гадать об этом бессмысленно, сама судьба всё расставила по
местам. Теперь Наталье Борисовне только и оставалось, в одиночестве пройти
оставленный ей отрезок земной жизни и поднять детей.
Она поселилась в подмосковном имении
Волынском, занялась хозяйством, и год за годом отклоняла приглашение ко двору
новой императрицы Елизаветы Петровны. Наталья Борисовна неизменно отказывала
всем женихам, которых привлекала её не
увядающая красота и знатность, хотя брат Пётр Борисович Шереметев, один из
богатейших людей России, владелец знаменитых усадеб Останкино и Кусково, так и
не вернул ей приданое, обделили и Долгорукие. Она думала только о погибшем супруге.
В душе её царил холод, неизъяснимая печаль светилась в глазах, и горюч-камень лежал
на сердце. Однажды её появление на приёме в императорском дворце произвело
большое впечатление на наследника престола Петра Фёдоровича и его невесту,
будущую императрицу Екатерину II.
Годы шли, росли дети, но и с годами не
оттаяла душа княгини Долгорукой. Она часто видела во сне и наяву мужа, зовущего
её то, в сад, то в церковь: одетый в окровавленное рубище, он снимал голову с
плеч и делал ею жене таинственные знаки. Несчастная княгиня всё чаще
задумывалась о постриге, полагая, что только в монастыре сможет хранить
верность мужу и думать только о нём, молиться о нём, быть рядом с ним – живая с
мёртвым. По совету императрицы Елизаветы она выстроила храм в Москве на
Воздвиженке. Сердце матери радовалось за
старшего сына Михаила, но болело за младшего, Дмитрия, рождённого в тюрьме. Митя
страдал падучей болезнью и помрачением рассудка, сказалось его рождение и, в
конце концов, он сошёл с ума от несчастной юношеской любви. Старший сын Михаил
служил в гвардии, его жизнь и карьера складывались удачно. Когда он посватался
княжне Анне Михайловне Голицыной, тоже отпрыску фамилии, пострадавшей в
царствование Анны Иоанновны, Наталья Борисовна приняла решение уйти в Киевский
Флоровский девичий монастырь. Она собиралась также увезти с собой младшего сына. Императрица Елизавета
Петровна отнеслась с пониманием к решению княгини Долгорукой. Она дала разрешение,
и в 1758 году Наталья Борисовна приняла постриг под именем матери Нектарии. В
монастыре она провела последние восемнадцать лет жизни и неизменно оставалась
скромной, усердной молитвенницей. Она отказывалась от почетных должностей, и
трудилась, не покладая рук над шитьём для монастыря и церквей, ухаживала за
брошенными могилами и больными в монастырском приюте. Впоследствии мать
Нектария приняла схиму.
 |
Мать Нектария |
За сыном Дмитрием она ухаживала до самой его смерти. Несчастья, связанные с ним,
продолжали преследовать Наталью-Нектарию. Она подумала, что лучшим исцелением
для Мити будет иноческая жизнь, и обратилась к правившей тогда императрице
Екатерине II с просьбой разрешить постричь
сына. Однако императрица отказала ей. «Честная мать монахиня! – ответила
Екатерина, - письмо ваше мною получено, на которое по прошению вашему иной
резолюции дать не можно, как только ту, что я позволяю сыну вашему князь
Димитрию жить по желанию его в монастыре, а постричься в рассуждении молодых
его лет дозволить нельзя, дабы время, как его в раскаяние, так и нас об нем в
сожаление, не привело». Только напрасно беспокоилась императрица. Молодой князь
Дмитрий Иванович Долгорукий в том же году умер.
Князь Михаил Иванович с семьёй
приезжал в Киев навестить матушку, и однажды, по его просьбе, она села писать
«Своеручные записки» - искренний и трогательный рассказ о своей жизни и верной,
непорочной любви. Внук её, Иван Михайлович, ставший в своё время известным
поэтом, вспоминая бабушку, писал, как она дорожила всем, что касалось её
покойного супруга: «Меня ласки её от всех прочих отличали. Часто, держа меня на
коленях, она сквозь слёзы восклицала: «Ванюша, друг мой, чьё имя ты носишь!
Несчастный супруг её беспрестанно жил в её мыслях». 2Обручальное
кольцо, жемчужное с гранатами, она подарила внуку Ивану, в память о себе. Летом
1771 года, на 58 году жизни, старица Нектария умерла, вероятно, от чахотки,
пережив сына Дмитрия на два года. По свидетельству опять же князя Ивана
Михайловича, у неё «часто шла кровь горлом» 3.
 |
Портрет князя Ивана Михайловича Долгорукого, внука Натальи Борисовны |
Жизнь дочери «благородного Шереметева»,
который по доброй воле отверг старый московский быт и принял европейский образ
жизни, княгини Натальи Борисовны Долгорукой – вечный образец верности,
сострадания, смирения и доброты. Ведь жертвовать собой ради ближнего, любить не
богатство и не чин, а человека – в этом тоже счастье и утешение. В памяти
русского народа долго жила память о «Наталье, боярской дочери», как и о самом
честном и неподкупном фельдмаршале, народном любимце, который, лёжа на смертном
одре, осмелился не подписывать смертный приговор царевичу Алексею. Такие вот
они - отец и дочь – рыцарь без страха и упрёка и честная, непорочная жена, великая
страдалица за любовь к человеку, который один был в её сердце.
Наталья Борисовна Долгорукая может по праву
называться первой русской писательницей. Внук, Иван Михайлович Долгорукий,
опубликовал её «Своеручные записки» в журнале «Друг юношества» в 1810 году. Их
отличает не только драматизм и любовная романтика, но и блестящее владение пером,
живой разговорный язык. Это было большой редкостью для дам той эпохи. Какая
глубина чувств, искренность суждений! «Во всех злополучиях я была своему мужу
товарищ и теперь скажу самую правду, что, будучи во всех бедах, никогда не
раскаивалась».
В Киево-Печерской лавре, около Успенского
собора, лежат две чугунных могильных плиты, которые прежде находились внутри.
Под ними погребены святая мать Нектария – княгиня Наталья Борисовна Долгорукая
и её сын Дмитрий. На могиле Натальи Борисовны – надпись, сделанная старинной чугунной
вязью: «Под сей доской положено тело княгини Наталии Борисовны Долгорукой,
дочери генерал-фельдмаршала графа Бориса Петровича Шереметева, супруги
обер-камергера князя Ивана Алексеевича Долгорукова, которая родилась в Лубнах в
1714 году генваря 17 числа. В супружество вступила в 1730 году апреля 5.
Овдовела в 1739 году ноября 8 числа. Постриглась в монахини в Киево-Фроловском
девичьем монастыре в 1758 году сентября 28. Именована по пострижении Нектарией
и в том принесла схиму в 1767 году марта 18 числа и пожив честно и богоугодно
по чину своему скончалась в 1771 году июля 3 дня».
Великий русский поэт Н.А. Некрасов
ошибался, написав, что княгиня Долгорукая умерла и погребена в Сибири. Также
К.Ф. Рылеев ошибался, воспользовавшись легендой о том, будто Наталья Борисовна
накануне пострига бросила обручальный перстень в воды Днепра. Этот перстень она
подарила внуку, который хотел написать историю жизни любимой бабушки, но
«недостаток рукописей принудил оставить сие намерение». В то время люди бережно
хранили семейные тайны и не могли позволить себе публично изложить их с
неточностями.
XVIII
столетие кипело страстями. В век могущественных фаворитов и блистательных дам,
стремящихся к свободе и независимости, преданность погибшему мужу до самой
смерти выглядела как-то тускло. Поэтому слова князя И.М. Долгорукого о том, что
его бабушка «одарена была характером превосходным и приготовлена от юности к
душевному героизму», - нашли отклик только в следующем XIX столетии.
Я хочу закончить своё повествование
строками из поэмы И.И. Козлова:
Не
страшно с другом заточенье;
С
ним есть и в горе наслажденье,
Чем
жертва боле,
Тем
пламенной душе милей
Сердечный
спутник грустных дней
1 Эта цитата и все
последующие воспроизводятся по сочинению Н.Б. Долгорукой «Своеручные записки
княгини Натальи Борисовны Долгорукой, дочери г. фельдмаршала графа Бориса
Петровича Шереметева», изданному в 1913 году в С.-Петербурге. Текст частично
исправлен.
2 Сочинения Долгорукого, князя Ивана
Михайловича, т. СПБ, 1849
3Там же.
4 «Своеручные
записки»
